Авиакатастрофа разделила жизнь на «до» и «после»
Со дня крушения самолета АТR-72 под Тюменью прошло полгода. Напомним, 2 апреля в 7.44 самолет авиакомпании UTair, выполнявший рейс №120 по маршруту Тюмень – Сургут, упал в нескольких километрах от областной столицы, в районе села Горьковка. На борту находились 39 пассажиров и четыре члена экипажа, 33 человека погибли. Предположительно, авиакатастрофа произошла из‑за отсутствия обработки судна противообледенительной жидкостью перед вылетом.
Известие о крушении самолета за считанные часы распространилось в СМИ и Интернете. Первыми на месте аварии в тот день оказались сотрудники пожарной службы села Горьковка и местные жители. В целом, по оценке властей, в ликвидации катастрофы были задействованы все оперативные службы города, в том числе и Тюменская областная служба экстренного реагирования.
Начальник Тюменского поисково-спасательного отряда Юрий Палицын тоже выезжал на место трагедии, по его мнению, в столь экстренной ситуации его отряд сделал все возможное. «Нормативное время для сбора личного состава и выезда в зону ЧС для нашего отряда – два часа. В течение полутора часов 100 процентов личного состава, техники, необходимой для эвакуации пострадавших и поисково-спасательных работ, было доставлено к месту катастрофы», – пояснил Юрий Палицын.
Пострадавших с тяжелыми травмами и ожогами госпитализировали в тюменские больницы. На тот момент выжили 14 человек из 43. Двое пассажиров скончались по дороге в лечебные учреждения, а двое – впоследствии в больнице: 11 апреля – омский предприниматель Людмила Волкова, 19 апреля – летчик из Барнаула Дмитрий Быковский.
На сегодняшний день многие из числа выживших выписаны. Одни уже вышли на работу, другие до сих пор проходят курсы реабилитации. Один из выживших Дмитрий Иванюта сейчас восстанавливает здоровье в санатории под Тюменью. После катастрофы молодой человек провел без сознания 40 дней. Он поступил в больницу, как и большинство пострадавших, с множественными переломами. «Когда я очнулся, то сначала не понял, где нахожусь. Из окон были видны зеленые листья, я понимал, что на улице весна, – вспоминает Дмитрий Иванюта. – Показалось, что в Белоруссии. А когда услышал, что медсестры говорят про улицу Мельникайте, понял, что я в Тюмени».
В больнице Дмитрий похудел на 35 килограммов. Даже когда парень был без сознания, родственники и друзья всегда находились рядом. «Я смотрела на Диму и не могла поверить в то, что он выжил, – делится мама Дмитрия Людмила Иванюта. – Я постоянно плакала. У него на лице ни одна мышца не работала. Я просто обнимала сына и не могла поверить в чудо».
После того, как Дмитрия выписали из больницы, в его доме часто можно встретить людей, которые приходят поддержать молодого человека. В то время, когда съемочная группа приехала навестить Дмитрия, к нему в гости приехали родители погибшего пассажира самолета АТR-72 Антона Мартьянова. Антонину и Бориса Мартьяновых с семьей Дмитрия Иванюты объединила апрельская трагедия, ранее семьи знакомы не были.
Сегодня Дмитрий Иванюта уверен, что авиакатастрофа разделила его жизнь пополам: на «до» и «после». Долгое лечение, операции, реабилитация, проблемы со здоровьем… Дмитрий ценит главное – это жизнь, которую ему успели спасти.
Полгода со дня падения самолета АТR-72 – памятная дата не только для родственников и близких пострадавших. Еще в апреле неравнодушные тюменцы предложили к этой дате установить на месте крушения монумент. 23 апреля стартовал конкурс на разработку проекта памятника жертвам авиакатастрофы. Из 40 работ, поступивших от скульпторов со всей России, организаторы отобрали 14 лучших. Одна из участниц Ирина Бондаренко представила на конкурс работу под названием «Птица со сломанным крылом». По мнению мастера, апрельские события оставили след в душе многих.
«Я следила за новостями, которые касались трагедии, и прочла о том, что объявлен конкурс на эскиз монумента. Участие в нем я восприняла, как свой долг. Долго думала, как изобразить памятник жертвам АТR-72. Затем поняла, что это точно не должен быть самолет. Ничего не должно напоминать о трагедии», – рассказывает Ирина Бондаренко.
По заверениям властей, последнее слово в судьбе монумента останется за родственниками погибших, которые и решат, где и как он будет установлен.
«Конечно, хорошо было бы поставить мемориал на месте крушения самолета, – размышляет родственник погибшего Антона Мартьянова Святослав. – Скорее всего, к нему проложат дорогу, но я сомневаюсь, что ее будут расчищать. То есть в скором времени памятник затеряется в поле и о нем просто забудут. Поэтому, наверное, целесообразнее его установить в городе. Где именно, это должны решать мы, родственники погибших, и выжившие. Мне кажется, тот макет, который я видел в социальных сетях – «Птица со сломанным крылом» – очень точно передает суть трагедии, ведь при падении самолет сломал одно крыло».
Судьба памятника решится в ближайшее время. Каждый желающий может отдать свой голос за понравившуюся работу. Голосование начато 10 октября и завершится через месяц – к 10 ноября. Отметим, мемориал планируют установить к годовщине со дня трагедии авиакатастрофы, 2 апреля 2013 года.
Подготовлено по материалам сайта 72.ru и Живого Журнала Анастасии Иванюты
КАК ЭТО БЫЛО
(из Живого журнала сестры Дмитрия Анастасии Иванюты)
Дима жив. Друзья, молитесь за его выздоровление. Димочка сильный, он справится.
Господи Боже наш, Иисусе Христе, Пречистыми Твоими устами Ты сказал нам: «Если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле, то чего бы ни попросили, будет вам от Отца Моего Небесного». С глубокой верой в непреложность слов Твоих и безмерное милосердие Твое просим Тебя – услышать рабов Твоих (назвать имена просящих), согласившихся смиренно просить Тебя о болящем, рабе Твоем (имя) – да подаждь ему. (изложить просьбу). Однако не как мы хотим, а как Ты, Господи; да будет на всё воля Твоя святая. Аминь.
Страшные новости
О произошедшей катастрофе все члены семьи узнали по‑разному и не сразу. Родители были в Губкинском. В тот момент, когда рейс 120 вышел на взлетную полосу, мама только недавно вернулась с ночной смены и ложилась спать. Папа, напротив, только собирался на работу. В машине по радио он услышал о крушении. Стоит заметить, что Дима всегда старался не беспокоить родителей, и даже не сказал, что летит на самолете в этот день (ведь мама волновалась бы и не легла спать). Поэтому все это время семья оставалась в неведении. Я в тот момент абсолютно спокойно начинала свое утро в Москве.
Примерно в 9.50 по московскому времени мне позвонила тетя и сказала, что около Тюмени упал самолет. Первая мысль была: «Скольким семьям горе! Но какое ко мне имеет отношение? Не на Димкин дом ведь он упал». Жестоко. Но примерно так подумали многие, признайтесь. А потом вспомнила, что у Димы конференция. И тут тетя сказала, что Дима в списках.
И все. Задыхаясь и еле попадая по клавишам, набрала в поисковике «авиакатастрофа в Тюмени список». Номер восемь: Иванюта Дмитрий Николаевич. Стала скорее набирать мамин номер. Кнопок не вижу, номер не помню, руки трясуться. Как удалось справиться, не знаю.
– Мама! Дима! Что?
– Мы только что выехали в Тюмень. Сказали, Дима жив, увезли в больницу.
Уже позже мама рассказала, как они получили эту страшную новость. После смены ее разбудил телефонный звонок. Звонила Димина девушка Наиля, она в тот момент тоже была в Губкинском. Подняв трубку, мама услышала: «В Тюмени упал самолет, Дима в списках». Дальше все в тумане. Трубку бросила. Дыхание перехватило. Сообщили папе. Эти эмоции передать текстом невозможно. Страшные слова «Дима в списках» никогда не забудут в нашей семье.
Нашли друзей Димы в Тюмени, они уже дежурили во всех больницах, узнавали информацию о пострадавших. Ребята объяснили, что не стали звонить сразу, пока не узнали хоть что‑нибудь. И первое сообщение, что Димку увезли в больницу как раз и рассказали нам. Что было дальше, все помнят смутно. Какие‑то вещи были закинуты в сумки, сумки – в машину. Родители, Наиля и папин брат выехали в Тюмень. Как раз в это время я и связалась с ними.
Дальше были три страшных часа ожидания. Бесконечные звонки в горячую линию, в больницы, друзьям, родителям. Везде один ответ: «В больницы не поступал, в списках живых не числится, в списках погибших не числится». По истечении третьего часа в очередной раз позвонили друзья Димы: «Настя, всех нашли, живых доставили в больницы, пока известно мало, но видимо надеяться не на что».
И снова звоню маме (все эти дни прошли в телефонных звонках с первой минуты). И первое, что слышу: «Настенька, Димочка наш погиб, мне позвонили». Дальше только слезы, слезы, слезы по обе стороны «телефонного провода». За несколько секунд до меня с родителями связалась близкая подруга семьи из Тюмени.
Всю дорогу мама продолжала писать смс на номер Димы: «Сынок, мы не можем тебя найти», «Сынок, где ты? Отзовись».
Пытка ожиданием
В ночь с понедельника на вторник я уже прилетела в Тюмень. Буквально через час приехали родители. Ночь без сна, день в дороге. Все были вне себя от горя. Бесконечного горя. Родителей было не узнать. Мама не переставала плакать ни на секунду. Мужчины, всегда такие сильные, были неузнаваемы: у папы и у дяди темные круги под глазами и тоже слезы. Все повторяли только: «Димка, как же так?».
Такие моменты может понять только тот, кто их пережил. Когда от слез весь мир покрывается серым туманом. Когда нельзя остановиться. Когда воздух не попадает в легкие, и ты хватаешь его мелкими глотками и задыхаешься. Лицо жжет от соли. А в груди, словно рана насквозь. Когда через сутки уже не можешь плакать, а только воешь и сотрясаешься. Без слез, без сил.
В 7.20 во вторник мы все вместе (мама, папа, дядя, подруга семьи, Наиля и я) уже приехали в ОКБ № 2 на опознание. И тут была очередная проверка душевных и физических сил. Примерно до 8:20 мы стояли на улице и ждали. Место, где проходило опознание, было оцеплено полицией. Не пускали даже погреться. Вокруг ходили какие‑то люди, улыбались. Кто‑то подошел к нам и сказал, что тела привозили на машинах и сваливали. Что погибшие кто целые, кто пополам, кто по частям. Каждое слово резало острее бритвы. Я думала, что мои взрослые вот-вот распадутся на слезы. Хотелось кричать на каждого подходящего и ударить по лицу каждого улыбавшегося. Чужое горе людям неведомо.
Нас внесли в какие‑то списки и отвели в конференц-зал. Сказали: «Ждите, вас вызовут». 5 часов. 5 часов мы ждали. Казалось, нет ничего страшнее. Вот они, вот они все рядом, а нас не пускают даже опознать. Мало того что отняли их жизни, но даже и тела не отдают. Постепенно приходили люди из МЧС, называли фамилии и уводили рыдающие семьи. Время шло, мы плакали, мы злились, но все сидели и сидели. В начале второго нас вызвали. И в эту секунду стало ясно, что лучше бы ждать еще хоть целую вечность. Ждать и надеяться. Ведь если мы идем, то надежд уже нет. Обессиленные на ватных ногах мы пошли на опознание.
Пытка убеждением
И тут в течение часа мы описывали Димочку от кончиков ногтей до кончиков волос. Дальше нас ввели в зал, где на столе лежали только клочки одежды. Следователь спросил: «Ваше?». Сразу вошли только мама и Наиля. Я практически ворвалась в дверь и заплакала: «Это всё? А где Дима? Где?».
Вещи были не Димины. Сомнений не возникало. Благодаря стараниям друзей, моментально были привезены фото со дня геолога. То есть, максимально новые, снятые за несколько часов до катастрофы. Представитель МЧС (к сожалению, не вспомню его имени) взял фото и пошел искать снова. Мы стояли под дверью зала, где были тела. МЧСовец вышел, посмотрел на меня и сказал: «Вы сестра? Как Вас зовут? Пойдете со мной». Стало ясно, что дело плохо. Мне пояснили, что тело в страшном состоянии и маме с папой туда нельзя. Нужно смотреть по приметам, объективно, без эмоций. Я осмотрела «Возможно-Иванюту» и еще одного человека. Тела были страшно обгорелые. Меня убедили, что других подходящих по параметрам тел нет. Далее под реплики: «Это как вы описывали и это как вы описывали…» мне показывали отдельные части тела. Выйдя из зала, я объяснила семье, как и что. Мама хотела посмотреть сама. Подруга мамина настаивала на том, что мать должна увидеть сына. Но, слава богу, мне удалось убедить не пускать туда ни маму, ни папу. Но все‑таки сошлись на том, что в такой ситуации одного мнения недостаточно. Второй раз на процедуру опознания мы пошли с Наилей. На все наши сомнения нам отвечали: «это последствия пожара, это последствия удара». В состоянии стресса мы согласились, что это Дима. Убеждавших нас людей можно было понять. Остальные опознаны, он остался один. Других вариантов просто нет.
Дальше снова было что‑то страшное. После подписания всех протоколов, нам сказали, что тела неузнаваемы, и необходимо сделать тест на ДНК. Результаты будут через 2–4 недели. Вы можете себе представить, что значит 2–4 недели для истерзанных родителей? Когда ты не можешь забрать своего ребенка. Мы хотели ругаться, мы настаивали на отказе от теста. И спасибо огромное тем людям, которые не слушали никого и делали свою работу. Ведь могла произойти еще одна не менее чудовищная ошибка.
Вечером папа со слезами на глазах сказал: «И все. Жизнь поделилась на «до 2 апреля 2012» и «после».
Пытка неизвестностью
Позже нас уверили, что ждать результатов экспертизы нужно до воскресенья – 4 дня. За это время мы решили не терять ни минуты и сделать все, что необходимо, чтобы при первой же возможности вылететь в Белоруссию. Были подписаны все необходимые бумаги, заказаны ритуальные услуги и куплены все необходимые вещи. Вещи Димы мы сложили в коробки, чтобы отдать кому‑нибудь. Все это произошло за среду и четверг.
В пятницу утром нас вызвали на повторную сдачу анализов крови и слюны. Теперь уже не только маму, но и меня, и папу. На все вопросы следователи отвечали лишь то, что так надо просто для уверенности. Вечером нам снова стали звонить и уточнять про зубную карту Димы, про цепочки и кольца и прочее. Все недоумевали: зачем такие вопросы, когда есть ДНК? Было ясно, что что‑то не так. На все вопросы следователи отвечали, что это обычная процедура.
Поздно вечером во время очередного звонка от следователей нас попросили предоставить личные вещи Димы – расческа, зубная щетка, ношеное белье. Сомнений не возникало. ДНК нашей семьи не подходит ко всем четырем телам. Поскольку других тел нет, необходимо исключить (или подтвердить?), что Димочка нам не родной. Это было концом нашего бездействия. Все в семье абсолютно уверены, что мы кровные родственники. Вечерами и ночами все эти дни мы просматривали фото погибших при жизни, всматривались в лица, вспоминали виденное ранее и пытались определить, кто есть кто и кто похож на Диму. В конце концов, определившись частично с неизвестными, мы с Наилей решили, что есть всего два варианта: пробы ДНК тел взяты ошибочно или Димы нет среди четверых неопознанных. Другого не дано. С этого момента мы стали настаивать на том, чтобы нам показали всех опознанных и неопознанных. Еще в пятницу по фото и описаниям мы убедились, что среди опознанных тел Димы нет. Но выяснилось, что четвертый неопознанный, которого мы еще не видели, очень похож на Диму. Теперь других вариантов нет. «Наверное, конец, наверное, нашли» – думали мы.
Дома объяснили все семье. Мама плакала. Говорила, что может быть Дима и не садился на этот злосчастный рейс. Ведь быть не может такого, чтобы ДНК не подходило. Мы умоляли маму не строить ложных надежд. Я говорила, что наиболее простое решение наверняка верное – перепутали анализ ДНК тела. Это можно понять. Была суматоха.
Мы не знали, как дожить до следующего дня. Утром на последнее опознание. Одно тело, один вариант.
К 11 часам субботы я и Наиля вошли в морг. Врач скинул простынь, и мы в один голос стали повторять: «Это не он. Это не Дима. Мы ничего не понимаем. Это не он». Вконец измученные вместе со следователем мы подписывали протоколы. После он взял у нас фото Димы и сказал: «Вы едете снова осматривать опознанных, а я к живым». Нас охватил и страх, и надежда. А вдруг Диму увезла и похоронила ошибочно другая семья? Все время до этого мы спрашивали следователей и нам говорили, что все живые однозначно опознаны. Или все‑таки он жив и лежит в больнице?
Родители и друзья ждали в машине возле здания больницы. Состояние каждого из нас в этот момент было близко к помешательству. Вещи Димы были в самолете. Димы в самолете не было. Так не бывает. В очередной раз, перелистывая фото со словами: «Не он, не он, не он…», мы с Наилей сидели рядом со следователем. И тут звонок. Что было дальше, я почти не помню. Помню, что мы бежали по лестнице так, что за нами выбегали работники этого здания. Помню, что при виде нас все родные и друзья выскочили из машины, и я, разведя руки и задыхаясь, кричала «жив, жив, жив!». А сама думала, нам счастье, а кому‑то горе такое, что невозможно выразить. Дальше мы вбежали в приемный покой. Следователь вел меня по коридору и сказал: «это он». Скинув одежду и обувь, босая подойдя к брату в палате, я рыдала: «Димочка, Димочка, это Димочка». Родители в приемной уже обзванивали родных. Свершилось. Мы так долго его искали, мы его нашли.
Через некоторое время следователи попросили пока не озвучивать произошедшего. Но было поздно, казалось, уже весь мир знал, что Дима жив. Скрывать такие новости было просто невозможно. Узнав обо всем, моя подруга сказала: «Теперь у нас есть свой «мальчик-который-выжил».
В понедельник мы получали личные вещи Димы. Так нам стало известно, почему Дима поступил как Костя. Он прибыл в приемное отделение в чужой куртке. В куртке документы Константина. Поскольку лицо у Димы было повреждено, а ситуация сложная, долго разбираться не стали. Главная задача – спасти парню жизнь.
На данный момент Дима находится в стабильно тяжелом состоянии, но уже приходил в себя и подтвердил, что он Дима. Находясь в сознании, он вел себя нервно и агрессивно, но как только его стали звать Дмитрием, стал успокаиваться. Мы знаем, что наш всегда излишне упертый мальчик перенесет любые испытания и через некоторое время сам расскажет, как это было для него.
Каждый член нашей семьи всем сердцем сочувствует семье Константина Пейля. Мы не понаслышке знаем, что это такое. Учитывая схожесть наших мальчиков и сложность ситуации, мы понимаем все, что произошло. Никого не виним. Все мы и наши друзья молятся за упокоение души Кости. Если наша семья может оказать какую‑нибудь поддержку, мы всегда готовы помочь. За эту неделю мы уже прошли все круги Ада, и знаем как это.
Наша семья благодарит всех Диминых друзей и коллег, которые не оставляли нас ни на минуту. Помогали во всех вопросах и поддерживали нас. Спасибо всем, кто выражал нам соболезнования, и кто искренне радовался свершившемуся чуду. Мы будем продолжать держать всех в курсе событий.
Для прессы. Это первое официальное заявление для публикаций от нашей семьи. Вся более ранняя информация получена от третьих лиц либо обманным путем. Мы просим проявить уважение к нашей ситуации, а также не писать ложных и непроверенных сведений.
Все, кто были с нами все это время, не могу удержаться и не написать ваших имен здесь (без фамилий и отчеств, но вы знаете о ком я): Юля, Анюта, Ерлан, Ваня, Антон, Саша, Вова, Слава, Светлана, Оля. Спасибо вам! Отдельное спасибо следователям Константину, Александру и Анастасии. А также невозможно выразить словами нашу благодарность Татьяне, Ваша помощь неоценима.
Для прессы. Это первое официальное заявление для публикаций от нашей семьи. Вся более ранняя информация получена от третьих лиц либо обманным путем. Мы просим проявить уважение к нашей ситуации, а также не писать ложных и непроверенных сведений